Оксана пошла к соседке, у которой старенькая матушка, ныне уже покойная, была верующей и сочинила, что выбросила библию матери, а та грозится от неё теперь отречься.

— Пожилой человек, — разводила она перед соседкой руками. — Ничего не докажешь. Я-то атеистка, конечно, а старшее поколение более дремучее…

— Да, старики, как дети, — поддакивала ей соседка, — а чем бы дитя не тешилось…

— Грозится отречься от меня, если я ей библию не верну, — жалостливо рассказывала Оксана. — У тебя от матери ничего не осталось? А то от меня и так все отвернулись, ещё если и мать от меня откажется…

— Ой, да забирай хоть всё! — радостно предложила соседка. — Мне оно не надо, а выбросить рука не поднимается.

— Вот, спасибочки! — обрадовалась Оксана и получила целую стопку специфичной литературы.

Перебрав дома псалтыри, молитвословы и ещё какие-то талмуды, Оксана выбрала сборник акафистов и удобно устроившись на диване, начала чтение.

Москва. Гостиница «Ленинградская».

Такси привезло молодожёнов прямо к парадному входу. Алексей понятия не имел, в какой гостинице друг смог снять им номер и оказался совершенно не готов к тому, в каком серьёзном месте они окажутся. От неожиданности он так растерялся, что молча вытянул из верхнего кармана пиджака салфетку и протянул её швейцару.

Прочитав её, швейцар моментально подтянулся, распахнул перед ними дверь и поспешил за ними к портье.

— Вот у них что, — положил он на стойку перед дежурным салфетку с расплывшимися каракулями.

— О! Добро пожаловать! Мы ждём вас! — воскликнул тот, ознакомившись со странным документом. Причем изучал он его с таким видом, словно текст был написан не на салфетке, а на дорогой бумаге с водяными знаками.

Рядом моментально оказалась ещё одна сотрудница и, широко улыбаясь, пригласила их следовать за ней.

Лёха не мог поверить собственным глазам. А когда в номер принесли шампанское в ведёрке со льдом, хрустальные бокалы и меню и предложили выбирать всё, что захочется, Лёха попросил-таки позвать администратора Бирюкова.

Глава 18

Москва. Квартира Ивлевых.

Воскресенье провели в семейной обстановке. С утра приехали Марат с Русланом, часов до двенадцати просидели у нас, а потом Марат проводил брата на обратный поезд.

— Завтра на дежурство заступаю, а во вторник сменюсь и к тебе, — пообещал Руслану Загит, прощаясь.

На выходные приехал домой Иван Алдонин. Зашёл рассказать, что антропологи определили возраст женщины в двадцать — двадцать пять лет, а ребёнку, девочке, было около двух с половиной лет.

— Повреждений на скелетах не обнаружено, — рассказывал Иван. — Или они умерли от болезни, или были задушены.

— Или утонули, — подсказал я. — Река же рядом.

— Ну, короче, ни переломов, ни зазубрин, как от мечей на скелетах воинов, нет.

— А на отравы какие-нибудь не проверяли? — поинтересовался я.

— Проверяют, — кивнул Иван. — Но в костях быстродействующие яды не сохраняются. А длительное отравление каким-нибудь свинцом повлияло бы на развитие ребёнка, а он по возрасту развит, только ростом немного уступает стандарту, но там и мама была невысокая.

— Понятно. А что со сроками? — поинтересовался я. — Когда планируете завершить?

— К Новому году, лично я, уже планирую вернуться в Москву, — ответил Иван.

— Отлично. Маякни мне обязательно, когда нам можно будет начинать проектные работы и всё остальное.

— Конечно, — пообещал он.

— А что это за трупы? — спросил Ахмад и только тут я обратил внимание, на потрясённую маму. Они с Ахмадом сидели тихонько рядом, и, открыв рты, слушали нас. — Со времён войны?

— Да нет! Это курган одиннадцатого века, — поспешил объяснить Иван. — Там собираются музей строить, поэтому сначала раскопки произвели. Так положено.

— Это сколько же они там пролежали? — оживилась мама. — Тысячу лет?

— Почти, — улыбнулся я. — Мы их могилу потревожили, хотим там же и перезахоронить.

— Это правильно, — кивнул Ахмад.

— А всё, что нашли при них, в экспозиции будущего музея останется, — добавил я.

— А что при них нашли? — заинтересовалась мама.

— Женские украшения, — ответил Иван. — Люди были не простые. Из богатых.

— Как интересно!

— Вот весной стройка начнётся, мне надо будет там периодически появляться, можем как-нибудь все вместе и съездить, — предложил я.

— Обязательно съездим, — согласился Ахмад, видя, как у мамы глаза загорелись.

Это они ещё не видели, какие там места, какая там красота. Специально ничего рассказывать заранее не стал. Пусть сами всё увидят своими глазами.

Пошли с Загитом гулять с детьми. Ну, как гулять? Сидели с ним на лавке и трепались в обнимку с переносками. Тестя очень беспокоила предстоящая беседа с женой.

— Она вполне может отказаться от размена. Чисто чтобы мне насолить за развод, — поделился он со мной своими опасениями. — Дом Ахмада так жалко упускать… Тем более, он нам пятьсот рублей скинул.

— Да найдём деньги, знакомых полно, есть, слава богу, у кого занять, — успокоил его я. — Настин дом они пусть уже выставляют на продажу. А насчёт Оксаны… Позиция ваша сильная, пусть лучше часть квартиры сыну достанется, чем на эту площадь исполком к ней чужих людей подселит. Не накручивайте себя заранее.

Тут во дворе показался Родька. Вид у него был хмурый, шёл задумавшись, глядя себе под ноги, и совсем не глядя по сторонам. Непохоже на него, обычно он парень любопытный…

— Родион, — окликнул его я, чувствуя, что он сейчас пройдёт мимо нас.

— О, Паша. Здрасьте, — кивнул он Загиту и подбежал ко мне. — Привет.

— Ну, и что случилось? — спросил я. — Двоек нахватал?

— Нет, — удивлённо посмотрел он на меня, мол, ещё чего и стал заглядывать ко мне в переноску. — Это Андрюшка или Русланчик? — прошептал он, вглядываясь в личико.

— Это надо на затылок смотреть, а не на лицо, — рассмеялись мы с Загитом.

Родька уселся между нами на лавке, болтая ногами. Монотонность его движений навела меня на мысль, что он опять погрузился в свои невесёлые мысли. Расспрашивать больше не стал, было у меня ощущение, что он сам вот-вот должен начать разговор.

— А что бы вы сделали, если бы ваши знакомые что-то плохое сделали? — спросил он наконец.

— Смотря, что именно плохое, — переглянулись мы с Загитом.

— Ну, или ещё не сделали… А если б сделали?

— Например, что? — спросил я, удивленный этой путаницей в его словах.

— Да, пока, ничего… ерунда, — внезапно смутился Родька и поднялся. — Я домой.

— Пока…

Не влип бы во что-нибудь нехорошее, — подумал я, озадаченно посмотрев ему вслед.

— Маленькие детки, — перехватил Загит свою переноску. — Маленькие бедки. А представляешь, у тебя таких двое будет?

— А четверо каково? — многозначительно взглянул я на него.

— О-оо! Такое бывало! — покачал головой тесть. — Ну, там окна били это я, вообще, не считаю. Рафик с одноклассником как-то карбида в школу притащили, такую вонь устроили. Марат портфель девчонки одной на плафон в классе под самым потолком повесил шваброй, а снять не смог, зацепилось там что-то. Руслан птенца по дороге в школу подобрал, в портфель посадил и кормил его там крошками, а он на уроке чирикать начал.

Тут меня уже смех разобрал. Представил себе эту картину. Учитель в тишине по классу ходит, тему объясняет, а тут, вдруг, чирикнул кто-то. Ну, думает, показалось, дальше объясняет. А тут опять…

— И чем всё закончилось? — сквозь смех спросил я.

— Учительница ругаться начала, подумала, дразнит её кто-то из учеников. Директора позвать пригрозила. Ну, дети Руслана и сдали…

— А Галия? — не мог не спросить я.

— Как она дралась в школе в младших классах! — трагически подняв лицо к небу, покачал головой Загит, — дома трое братьев, постоянно драки, к которым она подключалась. Привыкла, вот и решила, что это нормально, едва заденут, тут же в атаку идти. И девчонок держала в своем классе в кулаке, и парней. Узнал потом еще от учительницы, что, если кто выходил из повиновения, она не стеснялась и братьев позвать, чтобы приструнить бунтовщика.